Завершаем цикл рассказов о Великой Отечественной войне, которые написал нижнекамский автор Борис Пермин. Все они ведутся от лица его родного деда – фронтовика Котлова Фёдора Арсентьевича.
Конец января 45-го года. Польша. Мы наступаем. Наш 945-й артиллерийский полк прибыл на берег Одера, его предстоит форсировать.
Наш берег – правый, пологий, а под немцами левый, довольно крутой, против нашего возвышается метров на двадцать. В том месте, где нам предстоит форсировать реку, ширина около ста, глубина – до восьми метров, так сказали командиры. Река вскрылась, лёд плывёт разнокалиберный – то в виде крошки, то льдины размером с хорошую лодку. На нашем берегу, чуть подальше от воды, стоит каменное строение. Похоже, что в нём поляки в мирное время хранили зерно.
Расположились за этим каменным укрытием. Сапёры отстали. Форсировать с ходу не вышло.
Готовим пушки к бою, получаем снаряды. Смотрим на вражеский берег, он высокий. Им воевать сподручнее, а нам предстоит плыть под огнём, в ледяной воде, да в атаку в горку с пушками, если доплывём. На чём поплывём, пока ещё не известно, скорее всего на плотах. А у нас пушки – вовсе не игрушки. ЗИС-3 – 76,2 мм. А это с передком да с боезапасом – тонны две! Чуть волна какая – кувырк и на дно! Но глаза боятся, а руки уже доски, брёвна подтаскивают, сами плот мастерим.
А тут и сапёры прибыли, разгружаются, суетятся у воды, а враг не ждёт, мины кидает с того берега. Огонь миномётный вредит сапёрам сильно. Осколками посекло первую лодку, спущенную на воду, она затонула на мелководье. Тяжело сапёрам! А переправу готовить надо.
Тем временем к нам в полк прибыло большое начальство. Заседали за каменными стенами амбара. Ближе к вечеру высокие чины уехали.
А мне велено было прибыть к командиру батареи в блиндаж, на скорую руку сооружённый под стеной каменного амбара.
– Садись, Фёдор Арсентьевич, да слушай. Этой ночью разведчики за реку к немцам пойдут, у них задание очень серьёзное. Если нарвутся они на засаду, прикрыть надо. Кумекаешь? Велено поддержать огнём. Приказано выставить одну пушку 76 мм на прямую наводку по тому берегу речки. Работа ювелирная – в темноте поразить огневую точку врага и не задеть наших бойцов. Чуешь, ответственность какая?
Думаю, что стрелять надо безосколочным фугасом, чтоб осколки не посекли всех вокруг. Есть у нас в запасе несколько снарядов УФ-353 с фугасной стальной гранатой старого образца, они без осколков.
Я поспешил выполнять приказание. Выкатили мы нашу пушчонку, выбрали более- менее ровное и сухое место, проверили: угол превышения позволял стрелять по самым высоким точкам вражеского берега. Нашли нужные снаряды. Стемнело. Дежурим поочерёдно – наводчик Макаров и я. Не спится. Меняю наводчика пораньше.
– Не спится, Арсентьевич, переживаешь, как бы своих не задеть?
– Переживаю, да надеюсь: может, тихо пройдут наши-то, спасёт Бог…
Укрывшись брезентом, закурили, порассуждали о том, что Германия – вот она, рядом. Уже и войне скоро конец будет. А нам ещё речку эту, будь она неладна, форсировать надо, значит, потери неминуемо будут. И помирать неохота, и воевать надо. Уже ясно, что мы победили.
Сдались бы немцы – и сами живы, и нам не погибать, ан нет! Воюют, черти проклятые!
Наводчик, докурив самокрутку, тихо ушёл. Сижу один, на тот берег гляжу, темно. Пушка заряжена фугасом. Тихо. Слышно, как вода плещется у берегов.
Чтоб не дремать, поработал механизмами пушки, опустил ствол пониже. И тут на вражеском берегу застучал пулемёт.
Почти напротив меня, чуть выше горизонтали, навожу пушку, выстрел – взрыв, есть попадание! Пулемёт умолк. Что это было?
Похоже, немецкий MГ, вспышки из его ствола были в нашу сторону.
Тишина, в ушах звенит. Вновь заряжаю фугасным снарядом, жду. Второй пулемёт засверкал- застучал на том берегу, уже выше. Навожу, а сердце стучит, будто тот пулемёт! Выстрел! Попадание! Эхом отдались по воде два удара – и выстрел, и взрыв фугаса.
И опять звенящая тишина. И мысли: «А вдруг в своих стрелял…». Макаров, запыхавшись, прибежал. Отдышавшись, заговорил:
– А я менять тебя собирался, слышу: ба-бах! В кого стрелял-то?
– Пулемёт, похоже, немецкий, MГ-42, но вот сомневаюсь: вдруг свои?
– Дык как не сомневаться, у наших тоже оружие трофейное есть.
Закурили. Наводчик меня пуще расстроил своим сомнением. Одно сомнение – плохо, а два – ещё хуже! Ближе к утру на том берегу, за перегибом горки, где нам уже не видно, послышалась перестрелка, как будто завязался бой. Вскоре наступило затишье, и я отлучился на десять минут, надо было доложить комбату. Командир, выслушав мои сомнения, запричитал:
– Не сносить нам головы, если вдруг своих побил ты снарядами этими.
Да, подумалось мне, три сомнения – это уже хуже некуда… Вернулся я к Макарову. Видели мы, как на «Виллисе» приехал генерал. Нам велено было срочно построиться. Стою в строю нашей батареи, а душа – в пятки спряталась.
– Кто из пушки стрелял сегодня ночью по тому берегу? – строго спросил генерал нашего командира батареи. Комбат замешкался.
– Я спрашиваю – кто лично делал выстрелы?!
– Красноармеец Котлов, выйди из строя, – упавшим голосом сказал мой командир.
Я вышел, встал перед генералом, думаю: всё, своих побил, тут мне и каюк, и пуля в лоб, и вечный покой. А сам смотрю на генеральскую кобуру с пистолетом, что на правом боку у генерала.
– Ты стрелял? – спрашивает.
– Так точно – я! – отвечаю.
Генерал делает шаг мне навстречу, правую руку заносит в сторону пистолетной кобуры, и я вдруг успокаиваюсь, мне стало всё равно, ноги обмякли, в глазах туман, вспоминаю молитву хоть какую, вспомнить не могу, ну и ладно: Бог и так примет раба убиенного душу.
А генеральская рука, ладонью описав круг, упирается мне в грудь. Ладонь открыта, генерал улыбается:
– Руку давай, как звать-то тебя, красноармеец Котлов?
Поняв вдруг, что рука генерала ждёт мою для рукопожатия, отвечаю:
– Фёдор Арсентьевич, товарищ генерал, – и подаю ему свою ватную руку.
– Молодец, Фёдор Арсентьевич! Крепко ты выручил нашу разведку! Два вражеских пулемёта подавил двумя выстрелами из пушки ночью, как снайпер, наши рядом были – никого не зацепил! Как так? Даже странно! Что за снаряды-то были?
– 53-УФ-353 – с фугасной стальной гранатой старого образца, – отвечаю.
– Кто сообразил про фугасы, сам?
– Да, мы вместе с комбатом.
– Вот и молодцы, а ведь если осколочным, своих бы посёк, молодец!
Слышно было, как вся батарея дружно, с облегчением, вздохнула. И, уже обращаясь к майору, который его сопровождал:
– Давай сюда орден, какой тут есть у нас.
– Красной Звезды, товарищ генерал.
– Давай Красную Звезду, заслужил Фёдор Котлов. Наградные документы оформите потом.
Генерал сам, подавая мне орден в руки, тихонько приговаривал:
– Там разведка с группой десанта закрепилась, завтра форсируем реку, вы уж постарайтесь, артиллерия на том берегу очень нужна!
Ещё раз пожав мне руку, генерал с майором сели в машину и уехали. Я один остался стоять перед строем своей батареи. Подошёл комбат.
– Котлов, ты живой?
– Ну, как сказать, оживаю помаленьку.
– А я думал – и тебе, и мне каюк! Я твой командир, с меня спрос, не знаю, как ты, а мне штаны поменять бы.
Тут и мой наводчик громко засмеялся, поздравил с наградой. Командир повёл нас к себе в блиндаж, налил водки по кружкам.
– Обмыть орден надо! – сказал комбат.
Выпили, закурили. Чуть опьянев, рассуждали: нынче орден – завтра Одер. А всё вместе это война – труд тяжёлый и кровавый.
45 миллиметров
Жил мой дедушка славный,
Воевал – ого-го!
Фронтовик он бывалый,
Нынче я за него.
Сорок пять миллиметров –
Бронебойный снаряд –
Посылаю в танкетку
Ближе – танки горят.
Экипажи тех танков
Покидают броню,
Захлебнулась атака,
И фашист драпанул.
Посылаю вдогонку
Сорок пятый фугас,
Осветили Европу
Чтобы искры из глаз.
– Вас никто ни к обеду,
Ни на ужин не звал.
Мы одержим победу! –
Это дед мой сказал.
Русских сёл уроженец,
Имя – Фёдор Котлов,
Званье – красноармеец.
Был он к бою готов.
И в любой обстановке
Бугульминский пушкарь
Под прямою наводкой
Бил фашистскую тварь.
Жил мой дедушка славно,
Воевал – ого-го !
Был бойцом он бывалым,
Нынче внуки его
Приумножили силы,
В славе – доблесть и честь.
Для защиты России
Завтра – правнуки есть.
