Литературная гостиная «Нижнекамской правды»: Длинная безлунная ночь
Мать у Димки чистюля невероятная. В их «двушке» каждая, даже самая мелкая, вещь находится на своём незыблемом месте. Стёкла серванта и стоящие внутри фужеры сияют безупречной и почти стерильной чистотой. Пыль в квартире отсутствует в принципе. Не дом, а музей порядка какой-то.
Димка единственный в нашем большом дворе – один ребёнок в семье. Мне кажется, его родители решили не заводить второго ребёнка, чтобы было проще этот порядок в квартире поддерживать.
Вернее, мать Димкина за всех так решила, а отец у него и так во всём её слушается. В результате Димка все выходные напролёт моет да пылесосит и без того идеально прибранную квартиру. Словно мать не сына себе родила, а уборщика. Мы с пацанами над ним смеемся, конечно, но потихоньку, чтобы друга своего не обижать.
В осенний пятничный вечер Димка зовёт меня к себе с ночёвкой. Его родители уехали на одну ночь к родственникам за город, так что их музей-квартира теперь в нашем полном распоряжении. Димка по телефону таинственным голосом сообщает мне, что приготовил на вечер сюрприз, который сделает наш вечер незабываемым. Сам он ещё тогда не знает, насколько окажется прав. Насчёт незабываемости как вечера, так и ночи…
Обещанным сюрпризом стала огромная пятидесятилитровая стеклянная бутыль, доверху наполненная янтарной вишнёвой настойкой. Димкин отец не пьяница, но, имея по работе доступ к халявному спирту, регулярно и заботливо создаёт подобные алкогольные шедевры. Самогон гонят самые отчаянные и асоциальные элементы, а вот настойку ставить не возбраняется. Живём все мы небогато и «по талонам», поэтому, разлив гигантскую бутыль по маленьким поллитровым бутылкам, можно путём честного обмена получить от самых разных людей множество самых разнообразных услуг.
Итак, мой друг решает, что, если отлить пол-литра настойки, разбавив недостачу водой, будет совсем незаметно. Мы получим новые и явно приятные ощущения, а родители ничего не узнают. Вот такой честный обмен.
Приняв твёрдое решение расстаться с алкогольной девственностью, Димка немедленно лезет за спинку своей кровати, где в изголовье величественно стоит бутыль. Начинает тянуть её за горлышко. Вы пробовали в четырнадцать лет одной рукой поднять пятьдесят килограммов? Плюс вес тары. Он тянет её сантиметров на десять вверх, и бутыль выскальзывает из руки. Этой высоты вполне достаточно. Раздаётся звук, похожий на утробный стон. Затем звучит высокая нота, и бутыль лопается, освобождая из своего чрева всю настойку.
Я заворожённо смотрю на то, как неоказанные разнообразные услуги мощной волной красного цвета выкатываются из-под кровати и проникают под ковёр, унося его за собой. Цунами из домашнего вина красиво разбивается о новые белые обои и с сокрушительной мощью несётся к выходу из комнаты. Прямо туда, где в проёме двери стою я. Рядом со мной стоит большой мешок с мукой. Мука тоже наверняка получена Димкиными родителями в результате какой-нибудь хитрой многоходовки по обмену услугами. Но настойке в выскобленный до блеска зал нельзя, и я, не особо раздумывая, пинком отправляю мешок драгоценной муки в горизонтальное положение, создавая на пути разливающегося моря вина подобие плотины.
Мука плавно впитывает в себя всю энергию разбушевавшейся стихии, и вскоре винный шторм в спальне стихает. Мы с Димкой, как потерпевшие кораблекрушение, сидим, забравшись с ногами, на его кровати посреди всего этого ужаса. Димка безмолвно и вопросительно смотрит мне в глаза.
– Димон, да не переживай ты так! Никто же не умер! Ну, нагадили немного, теперь будем устранять, – мне и самому не по себе от масштаба разрушений, но другу гораздо хуже, надо срочно его поддержать. – Сейчас мы по максимуму всё вычистим, у нас ещё ночь впереди. Мамке скажешь, что решил к их приезду прибраться и заодно пыль вытереть и пол помыть за бутылью с вином, но, как назло, пробка соскочила, когда её двигал! Понял?!
Страх в его глазах тихо тает, и появляется надежда на благополучный исход. Версия для матери – так себе, но всё же лучше, чем совсем ничего.
Остаток долгой и безлунной ночи мы с другом, раздевшись до трусов, трудимся так, как не трудится сегодня ни одна клининговая компания. Трудимся и на страх, и на совесть. Моем и трём всё, что только можно отмыть и оттереть. То, что оттереть нельзя, мы тоже с усилием, но оттираем.
К утру у Димки опять дом-музей. Только без вина и муки. Ковёр мирно сушится на балконе. На него настойка не повлияла, он и до неё был красный.
А нам с Димкой и без вина безотчётно хорошо. Мы в трусах стоим на балконе, улыбаемся друг другу и глубоко дышим, опираясь локтями на мокрый и ещё терпко пахнущий настойкой ковёр. Мы получили мощную встряску, из которой доблестно и достойно вышли. И нет ещё пока в наших юных жизнях долгих и бессмысленно одинаковых дней, вгоняющих в беспросветную тоску. Нет мучительных переживаний и сомнений о жизни и её смысле. Солнце медленно окрашивает крышу соседнего дома в розовые тона, а это значит, что длинная и безлунная ночь для нас закончилась.
